Амир выдерживает паузу, видимо, прикидывает, можно ли сообщать мне подобную информацию, безопасно ли это открывать. И кажется, особого секрета там нет.

— Он младший сын, последний в цепи наследования, — произносит Амир. — Старший из рода был с позором изгнан за предательство. Другой брат правил недолго. Я знал его. Сильный и смелый, настоящий лев, достойный своих предков. Но пал жертвой крыс. Такая судьба. Их отец не назначил нового наследника, продолжал управлять делами семьи, раздавал поручения, а потом вдруг пропал, оставил свою империю, ничего толком не сообщил, просто ушел в леса, приказав никому его не искать. Такой поступок серьезно подорвал власть и авторитет. Пришлось быстро погасить междоусобные разборки, взять верх силой. По правилам не вышло.

Изгой. Покойник. Отшельник. Вот как это расшифровывается. Два брата исчезли: один изгнан, второй погиб. А отец и вовсе ушел, исчез без следа. Призрак всех обставил в игре за корону. Хитро, ловко, коварно.

— А вдруг его отец никуда не уходил? — спрашиваю. — Вдруг Призрак сам его убил?

— За такие предъявы шею сворачивают голыми руками, — холодно говорит Амир. — Хоть мужику, хоть бабе. Пулю жалко тратить. Но тебе простительно. На первый раз. Наших обычаев не знаешь. Чужая ты. И мелкая совсем. Сама не сечешь, что языком мелешь.

«Чужая». Это слово задевает особенно сильно, однако тут я действительно не способна ничего противопоставить. Их культура, нравы, законы и традиции как отдельный мир. И кажется, там для меня не предусмотрено никакого места. Достойного так уж точно.

— Значит, я только для постели пригодна? — интересуюсь тихо, но твердо. — Там вполне взрослая, а для серьезных разговоров не подхожу. И вообще, ничего рассказывать мне не нужно, объяснять тоже. Да из тебя клещами слов не вытянуть. Черт, я даже не в курсе твоей национальности, не представляю, где ты родился и воспитывался. Уже о Призраке больше известно, и то по случайности. А про себя точно не расскажешь.

— Женщина должна быть красивой, создавать уют. Об остальном мужчина позаботится, обеспечит семью всем необходимым, — ровно произносит амбал. — Если хочешь лучше понять мою культуру, найму тебе учителя, объяснит основы и заодно языку обучит.

— Правда? — не верится в собственное везение. — Ты не шутишь?

— Приступишь к занятиям, когда вернемся домой, — заключает ровно.

А я от счастья готова прыгать. Так быстро и легко. Обалдеть. Он согласился. Вернее, сам предложил гораздо больше, чем хотелось, чем я бы осмелилась попросить.

— У нас жесткая иерархия, — продолжает Амир. — Старший в роду или тот, кто старшим назначен, решает все вопросы. Ему подчиняются. Его приказы выполняются в момент. Отказаться нельзя. Ослушаться тоже. За любое неповиновение полагается наказание. Степень тяжести определяется серьезностью проступка. Возможен смертельный приговор.

— Без суда? — спрашиваю тихо.

— Здесь наш суд действует, — отвечает невозмутимо. — Суд старшего или совета. Зависит от конкретного расклада. Но есть вещи гораздо хуже смерти.

— Разве? — поражаюсь. — Что?

— Изгнание, — выдает ледяным тоном. — Это все равно что умереть, лишиться всего, но в итоге и дальше бродить по земле. Без рода, без племени. Проклятый всеми предками. У нас нет наказания страшнее. Физически — ты жив. А тебя прежнего больше нет. Пустая оболочка. Запрещено использовать данное при рождении имя. Упоминания про тебя стерты. Никто из твоей семьи не имеет права к тебе приближаться. Изгой обречен на вечные страдания. Нигде места не найдет, никогда не вымолит для себя прощение.

Звучит жутко, однако не безнадежно. Человек дышит, ходит по земле, в конце концов, волен новую жизнь начать, под другим именем, вдали от родственников. А смерть уже навсегда, просто перестаешь существовать. Трудно согласиться с позицией Амира, но спорить не решаюсь. К тому же, совсем не тянет перебивать и мешать этой спонтанной откровенности.

— Убить старшего, еще и родного отца, — замолкает, сурово хмурится. — Это поступок шакала. Тот, кого ты Призраком называешь, никогда бы на такое не пошел. Он мужик. Боец, как и его погибшие братья. Твое подозрение оскорбляет меня. Кто станет вести дела с отцеубийцей? Даже говорить с такой падалью означает замарать собственную честь. Следи за речью. Теперь мы надолго вместе. Не хочу, чтобы ты себя опасности подвергала. Меньше знаешь — меньше чепухи городишь. А будешь и дальше болтать, под замок посажу, запру в четырех стенах.



Столько слов и ни единого ругательства. Оказывается, громила способен выражать мысли без крепких выражений. Или это просто совпадение?

— Прежде ты упомянул деда, — начинаю осторожно. — Выходит, он и есть старший в твоем роду. Именно он принимает основные решения?

— Я старший, — чеканит хрипло. — Дед назначил меня пятнадцать лет назад и с тех пор все решения за мной. Хотя его голос тоже очень значим. Мнение старейшего в роду всегда остается важным для нас.

— А если он прикажет избавиться от меня… избавишься? — сама не понимаю, зачем спрашиваю, вряд ли его дед подозревает о моем существовании, очередная забава, ничего серьезного, не думаю, будто он озабочен судьбой мелкой сошки.

Амир даже останавливается. Поворачивается и смотрит в мои глаза. По выражению его лица ничего понять невозможно. Сердит? Раздражен? Теряюсь в догадках.

— А похоже, будто я выполняю приказы? — холодно усмехается громила.

— Нет, но… — запинаюсь. — Все эти разговоры про иерархию, авторитет и старшинство. Я понимаю, что твои родственники обо мне ничего не знают. Но если бы вдруг узнали, полагаю, они бы меня не одобрили. Я же для вас… я чужая.

— Это не то, о чем следует беспокоиться, — вкрадчиво замечает Амир. — Когда я решу привести тебя в свою семью, никто не посмеет возражать.

Забываю обо всем, резко и сразу. Еще пару секунд назад я прикидывала, как бы копнуть глубже, ловчее расспросить про запретные темы. Почва благоприятная. Подарок для деда. Тяга Призрака к блондинкам. Гибель туристки на курорте.

А долг? Долг, который слишком дорого обойдется Амиру. Вдруг это я? Прибавить врагов, срывы поставок. Каких еще поставок? Оружие? Наркотиков? Людей?

Но после фразы про семью мой мозг выносит напрочь. «Когда», не «если», а именно «когда». Я схожу с ума? Обманываюсь на пустом месте? Амбал действительно хочет представить меня родным и это только вопрос времени?

Поэтому и учителя нанимает. Точно! Чтобы сама не опозорилась и его никак своими словами дурацкими не опорочила.

Господи. Меня уже нервно потряхивает. И в каком качестве меня туда приведут? Как официальную любовницу? Как личную шлюху? Разве подобное принято? Разрешено?

Ворох мыслей. Трудно сосредоточиться.

Запрещаю себе мечтать. Боюсь потом разочароваться.

— Смотри, — Амир кивает в сторону подсвеченной витрины. — На торт похоже. Ха. Тут и торты рядом. Круто. Может, хочешь такое?

Залипаю возле магазина, причем сложно определить, что манит меня сильнее, десерты или наряды. Торты, будто искусственные, возникает впечатление, словно созданы из высококачественного пластика, настолько они идеальные, безупречные. Такое жалко пробовать. Настоящее произведение искусства. А платье и правда смахивает на торт. Пышный десерт. Обтягивающий корсет и очень объемная юбка. Ткань ярко-розовая, конфетный цвет, по глазам бьет. Натуральная глазурь. Еще и расписано золотыми узорами, щедро украшено замысловатой вышивкой.

Перевожу взгляд на цену и ощущаю легкое головокружение. А это же в евро. Дышать рядом с такой одеждой страшно, и плевать, что стекло нас разделяет. Все равно не по себе становится. Интересно, Амир серьезно готов столько на прихоть потратить?

— Давай, — говорит он. — Уже представляю, как это платье по назначению применить.

— Как? — спрашиваю насмешливо. — Содрать? Порвать на клочки? Потом завалить меня и… оттрахать?

Краснею на последнем слове. Снежинки щеки не холодят. Громила обхватывает мою талию здоровенными ручищами, притягивает к себе, впечатывает в мускулистое тело, буквально сотканное из железных канатов.